Дешевое, грубое вино, возможно, все еще статистически значимо в Лангедоке-Руссильоне, но для лучших виноградарей региона это давно уже прошлое. Их темные вина, вобравшие в себя камень и солнце, новые и необыкновенные, волнуют своей средиземноморской прелестью.
Сейчас середина сентября: самый пик страды. Мой проводник и я едем в автомобиле на юг, к морю. Во Франции имеются два коридора, соединяющие ее лионское сердце, парижскую голову и бордоский нос со Средиземным морем: с севера спускается Рона, а тулузо-каркасонский коридор, где с XVII пролегает Южный канал (Canal du Midi), петляет на западе. Между ними лежат горы и возвышенности, а на границе с водой, все соединяя, располагается равнина. В наши дни эта часть Средиземного моря представляет собой тупик, где море отдыхает. Стоимость недвижимости http://rieltor.donetsk.ua/mariupol/flats-rent/ здесь достаточно высока только из-за вида на море.
Как это видно и Ля-Клап (La Clape), длинный, яркий участок известняка когда-то был островом, защищавшим римский порт Нарбо (нынешний Нарбон), теперь он соединен с материком характерными для этого отрезка средиземноморского побережья отмелями, формирующими лагуну. Послеполуденное солнце блестит на воде, превращая линию горизонта в танец ярких пылинок.
Мы медленно проезжаем по дорожке, усеянной мусором, и останавливаемся во дворе рядом с обветшавшим старым домом: Шато-де-Негли (Chateau de Negly). С верха старого амбара, говоря что-то в мобильный телефон, нас разглядывает мужчина. Он исчезает.
Мы заходим внутрь, поднимаемся наверх. Рабочие, что-то обсуждая, толпятся вокруг пневматического пресса. На нас не обращают внимания. Хозяин переместился в соседнюю комнату, где он продолжает разговаривать по своему мобильному, вглядываясь в стоящие внизу безнадежно пустые чаны.
Время идет. Из амбара мы смотрим в сторону моря. Пальмы вдалеке машут ветвями, как женщины, провожающие мужей в дальний путь.
Наконец телефонный разговор кончается. Жан По-Россе обладает грубоватой красотой киноактера в амплуа рабочего. Мне трудно его понимать из-за акцента, а также пулеметной отрывистости речи. Что мы хотим знать? У него, честное слово, нет времени на общение, о нас позаботится его винодел Сирил Шамонтен. Тем не менее в конце концов время показать нам хозяйство у него находится. Потом он все-таки препоручает нас Шамонтену для проведения дегустации, но постоянно возвращается и вмешивается. Он вспыльчив, он много шутит, его пронзительные голубые глаза испытывают нас. Язык у него острый, дерзкий. Следуют другие звонки по мобильному. Я не понимаю распоряжений, которые он, по-видимому, отдает, но компромиссу среди них явно отведена весьма скромная роль. Кругом неразбериха, все раздражены. Он держит тон добродушного недовольства в общении с Сирилом, который платит ему той же монетой. В общем, атмосфера накаленная.
Затем мы дегустируем. Контраст между хаотичным окружением и упорядоченной интенсивностью в бокалах поразителен. Урожайность, узнаем мы, очень низкая, 15 гл/га. Это была собственность его родителей, мать после смерти отца взяла дело в свои руки. Поскольку она отвергала любые советы сына, он вынужден был оставить ее в покое, чтобы дать ей возможность все делать по-своему. Ее взгляд па вещи был традиционным. Она собирала 4,5 тыс. гл в год с 50 га — средняя урожайность 90 гл/га; он собирает 1,5 тыс. гл. Он доводит виноград до абсолютной зрелости, невзирая на климатические риски. Ни одна поврежденная ягода, говорит он нам, не попадает в чаны: вы можете видеть его, перебирающего виноград, ягоду за ягодой, на с. 221. Для своего лучшего вина Порт-дю-Сьель (Porte du Ciel), что значит «Врата на Небеса», он каждый год покупает новый открытый бродильный чан из дуба. Выдержка в чане продолжается с октября до Рождества, с затоплением шапки по 3-4 раза в день. «Постепенно жидкость становится похожей на суп». Затем вино проводит до двух лет в бочках, с гибкой программой микрооксигенации, контакта с осадком и сцеживания, в соответствии с тем, чего по ощущению Россе и Шамонтена, а также консультанта Клода Гро требует вино.
Мы ощущаем его взрывную концентрацию, его интенсивность, глядя на облезающие стены и далекие пески, вспоминая о матери с ее верой в «количество превыше всего». Мы ощущаем также, как изменился Лангедок.
