«Черные вина» в Каоре, исторические вина в Гайаке и потом… что же? Что представляет собой Кот-дю-Фронтоне и его сорт негрет? Патрик Жермен, изгнанный из своих крупных семейных поместий в Алжире и Марокко, купил в 1974 году Бельвю-ля-Форе, зная, что там необходимо сделать. «Я хотел создавать не великое, — говорит он, — а просто приятное вино». Как оказалось, он не мог выбрать лучшего места, чем Фронтон, и лучшего сорта, чем негрет, чтобы добиться своего. Перечно-табачный аромат и тона свежих кислых фруктов делают его вина похожими на божоле, которое стоит подавать охлажденным до температуры погреба жарким вечером где-нибудь в Тулузе. Хорошо пьющееся, пьянящее — просто ария. Чистое наслаждение вином.
Вот что дает нам негрет, смешанный с небольшим количеством сира, каберне фран, каберне совиньон и гаме, с урожайностью 50 гл/га на виноградниках, подходящих для машинной обработки с плотностью менее 5 тыс. лоз на га. Затем, конечно, вам хочется большего. Получив приятное вино, вы начинаете задумываться о том, что было бы неплохо создать великое.
Здесь вступают в действие Фредерик Риб из хозяйства Ле-Рок и Марк Панавейр из Шато-Плезанс. Для туристов здесь есть места чем-то похожие на гостиницы Симеиза, где можно хорошо отдохнуть. Лучшее кюве Риба, сделанное на основе смеси негрета и сира из винограда только с лучших участков называется «Дон-Кихот». Оно медленно плотнеет, проводит год в старых бордоских бочках и год в чанах. В этом вине Фронтон, фигурально выражаясь, покидает Божоле и перемещается на север долины Роны: в этом вине свежие цветы жмут руку обжаренным кофейным зернам. В своем Тибо-де-Плезанс (Thibaut de Plaisance) Панавейр, напротив, уводит Фронтон дальше на север, в Бургундию. Это также смесь негрета и сира, выдержанная в дубе, но на этот раз это элегантный танцевальный этюд, построенный на свежих фруктах с лакричным привкусом.
Простые деревенские радости Фронтона всегда рядом. Я приехал на встречу с Рибом примерно за час до заката, и я помню, что, пробуя его прохладное, свежее, благодарное «классическое» вино, видел окорока, подвешенные под потолком погреба, их желтовато-коричный жир отливал золотом в заходящем солнце. Когда я приехал в Шато-Плезанс, я нервничал из-за своего опоздания. Мать Панавейра, Симона, встретила меня широкой улыбкой, полной сострадания. «Мы живем в чересчур торопливом мире», -сказала она, покачав головой, и мы оба улыбнулись этой глупости.
